МОНОЛОГ

1.
Я спал, и необычные виденья
Пришли ко мне. Ведь как во сне бывает?
Заговоришь нелепым языком,
Но все понятно. Пятистопным ямбом
Бред понесешь о всякой чертовщине,
Шекспировский как будто монолог
Из Гамлета, из Лира, но слова –
Не те, и вроде бы вполне похожи,
Да не о том. А смысла не ищи.
Сдается, что во сне не надо смысла.
И наяву его не так-то много,
Зачем же нужно логику искать
В перипетиях сна? Все это так…
Но не во сне ли открывает разум
Свой «черный ящик»? Так среди обломков,
На дне, на глубине три тыщи футов,
Ныряльщики находят эту запись
Реальных разговоров экипажа,
Когда и самолет, и пассажиры,
И мрачный бедолага-террорист
Поглощены уже немой пучиной?
Быть может, мимо нас несутся сны,
А мы, заснув, отдавшись их потоку
Несем свои слепые отраженья
По бесконечным лестницам дворцовым,
По площадям знакомых городов.
2.
Во сне мне подчинялся небосвод,
И не один, а все, на всех планетах.
Душа открылась в птицах и в предметах,
И генов я познал несложный код.
Куда сложней код мыслей и причин
Любви, добра, жестокости, измены,
Но и для них свои открыты гены,
Точней, набор неявных величин.
Здесь нету выдумке преград. Любая
Фантазия становится реалом
Немедленно. У нас для этой цели
Есть маленький прибор, не больше ногтя.
Он черпает энергию свою
Из разных параллельных измерений,
А те из нашего. Сон явью стал. А явь,
Насколько я ее воспринимаю,
Близка ко сну. Но четких нет границ
Ни меж небытием и бытием,
Ни между чередою поколений.
Не учимся мы и не узнаем,
А просто проникаем в суть явлений.
Так мрамор Греции и стар, и вечен.
Так обо всем, что в голову придет,
Поет поэт, беззлобен и беспечен,
Пока ему конец не настает.
3.
Здесь нет Европы. Из безмолвных вод
Торчат вершины редких небоскребов,
Но люди одолели всех микробов.
Светила дружно совершают ход,
Послушны нотам наших калькуляций,
И дружен шаг Обьединенных Наций,
И каждый клон имеет свой приплод,
И люди вечны. Нету им предела.
Они теперь бесстрастнее травы.
Афиной из Зевесовой главы
Выходит новый клон любого тела.
Всех воскресили. Души и тела
Распределили ровно по Вселенной.
И нету больше ни добра, ни зла.
Мир в тишине купается, блаженный.
Планет и лун не движется конвой.
Попал я в сон. Возможно, и не в свой.
4.
Как лексикон для нужых измерений
Создать на многих, новых языках?
Есть языка естественный предел.
Как немощный набор местоимений
Мешает нам! Вот, говорим «они»,
А кто – они? В отличие от «мы»,
Так надо понимать. Что ж «их» и «нас»
Так качественно, жестко разделяет?
Лишь два местоименья в языке,
А больше нет, и выбор ограничен.
«Они» – те, кто не «мы». Не в этом ли
Причина всевозможных разногласий,
Конфликтов, войн, резни религиозной,
Братоубийственной? Два кратких слова,
Два выжженных в мозгу сигнальных знака,
Две униформы слов: «они» и «мы».
Вот так устроен мозг. Ему язык
Предписывает, как смотреть на мир.
Я слышал, что в наречияx альпийских
Есть сотни слов для разных типов скал;
А племена, что кормят мхом оленей,
Имеют двести слов для разных видов
Съедобных мхов. Не так ли б мы могли
Придумать двести, сто местоимений
Для описанья степеней, градаций
Взаимоотношения людей?
Или важнее скалы или мхи
Наивным племенам гиперборейцев,
Чем среди нас – взаимопониманье?
5.
Вы, зрители, глядящие на сцену
С недоуменьем и негодованьем,
Считаете реальными себя,
А нас, актеров, призраками, странной,
Если не скверной, прихотью урода-
Писателя; вы, судьи поневоле,
Со мною замкнуты в отдельном кванте
Пространства-времени. Кто ж вас заставил
Прийти сюда, купить билет, терпеть
Нелепость драматических, прелестных,
Безумных слов? Кто в вас вложил идею
О том, что вы вольны, и своевольны
Жить настоящей жизнью, а актер,
Напротив, затвердил свой текст прилежно,
Не отклоняясь от привычной роли?
Скажите мне: кто вам сказал (а вы,
Естественно, поверили), что здесь,
В театре, каждый вечер снова
Мы повторяем точно те же речи?
Как это знать? Вас не было же здесь.
Вам это знанье вовсе недоступно.
Иначе вам пришлось бы заплатить
Вчерашнего билета ту же цену;
Позавчерашнего; и ваши деньги
Все вышли бы задолго до того,
Как вы себе смогли бы доказать,
Что вправду каждый вечер мы, актеры,
Играем ту же роль и тот же текст,
Как автомат, послушно произносим.
А верить сообщениям других
О том, что здесь играют ту же пьесу,
И каждый день – помилуйте, смешно.
Мы с вами знаем: мнения других
Не стоят многого. Когда бы мы
Им доверяли, что бы в нашей жизни
Могли б мы правдой искренне считать?
Нет, человеку свойствен ощущений
Первичный жар и трепет сенсуальный:
Вкусить, лизнуть, понюхать, прикоснуться
Трепещущей рукою, жадным глазом
Увидеть самому. Порой обжечься,
Но убедиться лично. Эта жажда
Нас гонит за пределы наших стен,
По пыльным тропам, снежным переходам,
Альпийским ледникам, морским пучинам,
К зеленым островам земли заморской;
Увидеть самому… Но и тогда,
Когда все чувства, испытав, насытишь,
И мозг экзамен правды заключит,
Как знать, что нам все это не приснилось?
Тут заковыка в парадоксе Бора:
Чем ближе ты к объекту измерений,
Тем неопределенность результата
Сильнее, и тем знание твое
Неяснее про этого объекта.
Чем ближе ты к нему, тем фокус твой
Расплывчатей, и контуры предмета
Сливаются с пуантилистским фоном;
Смущается и комкает язык
Случайный звон и вид характеристик,
И гаснет пламя газовой горелки
На мраморном столе лабораторном.
Такая нам действительность дана:
Не отличишь реальность ото сна.
Пустое!..
18 июня 2000,
Хантингтон