(отрывки из письма к русско-американскому другу)
«Мой дорогой Тропичкинд!
…вот ты убеждал меня, что русская культурная жизнь сосредоточена главным образом вокруг счастливого города Сан-Франциско; тут я хочу тебе кое в чем возразить. И здесь, в провинции, где нас отделяют от Монтерейского залива дни пути (автомобилем ли, автобусом ли междугородней компании «Борзая собака»), и здесь есть у нас кое-какая культурная жизнь (в основно, конечно, ее дают по телевизору…)
…так что представь мое удивление и радость, когда узнал я, что Вениамин Смехов ставит классику русской комедии, гоголевского «Ревизора», в Соединенных Штатах нынешней осенью. «Ага, – сказал я, и развернул карту Среднего Запада, из тех, что высылает автомобильный клуб, и снова сказал, – ага, определенно, конечно же. Коль скоро количество живой, так сказать, культуры, нам достающейся, выражается в часах пути, то мы и ценим ее намного более, нежели декадентные жители Северно-Голливудского бульвара и прилежащей пригородной зоны. Ну что ж, проверить масло в машине, наполнить переметные сумы, и… какой же русскоязычный не любит быстрой езды?..
…тринадцать часов пути, и мы приближаемся к цели, в самом конце сентября. Средний Запад окружил нас полями кукурузы, «самые лучшие лошади» летят с максимально дозволенной скоростью 70 миль (115 км) в час, мимо лавок, торгующих всяким ностальгическим барахлом, ближе и ближе к городу Спрингфилд, штат Миссури (и, наконец, оказываясь в нем). Это и есть город в самой (гоголевской, очевидно) середине Богом забытого пространства (мы же, естественно, приехали из Хантингтона, штат Западная Виргиния, что находится под теми же зачарованными широтами, Где-то между божественной Атлантикой и торжественной Пацификой).
… но мы не ошиблись. Это был тот самый город. То самое место, куда ветры степей (здесь их называют ветры прерий; из соседнего Канзаса унесли они когда-то в детстве девочку с черною собачкой) забросили Ивана Александровича Хлестакова (актер Чад Рейнхарт), молодого чиновника из Санкт-Петербурга (для местных поясняю: того, что в России, а не во Флориде, и не в 1990-х годах, а в 1830-х).
… и вот тебе мои сумбурные, весьма субъективные заметки. Я должен тебе признаться, дорогой Тропичкинд, что мне не довелось ни разу видеть «Ревизора» на сцене в России. Ну и, конечно, я не ожидал увидать его в Середине Американского континента – но увиденное меня ПОРАЗИЛО… Что сказать – и другие чудеса случались с российскими выходцами в этой части света, которая, надо признать, всегда была к нам добра; ты помнишь, конечно, Набокова, нашедшего всех своих бабочек в Скалистых горах; Солженицына, проведшего годы изгнания в Вермонте; поэта Бродского; танцовщика Барышникова; ну и злополучного Зворыкина, что изобрел эту оглупляющую машинку под названием телевизор? (последнее, пожалуй, трудно назвать УСПЕХОМ).
…тебе, без сомнения, знаком сюжет «Ревизора» (нам всем его вбивали в мозги в российской школе). Сюжет этот прост: сперва провинциальные заправилы ждут своей гибели, затем на мгновение оказываются на вершине счастия, ну а затем, конечно же, их настигает финальный удар. Из этого-то простого сюжета и сделано было настоящее Театральное Представление в Спрингфилде – жаль, что ты его не увидел.
… как ты помнишь, они (по ошибке) принимают ничтожного чиновника, обнаруженного в грязном трактире, за правительственного РЕВИЗОРА, путешествующего ИНКОГНИТО. И не будет теперь им пощады. Это тебе ничего не напоминает?
…постой, не ты ли говорил мне как-то, что современный американский зритель ни за что не сможет понять пьесу Гоголя? Позволь доложить тебе, что ты совершенно ошибался. На самом деле-то именно ЗДЕСЬ, именно этот автор и может быть понят без труда. Не здесь ли в Америке все население (куда и мы с тобой принадлежим) ходит в страхе перед инспекторами налоговой службы – не так ли и население в нашей стране (куда и мы с тобой принадлежали) ходило в страхе перед ПРАВИТЕЛЬСТВОМ? А как насчет безумного страха неудачи: страха, что ты не годен для своей должности (синдром Голого Короля)? Именно эти виды страха играют молодые актеры Юго-западного Миссурийского Университета – страх, более чем прозорливо запечатленный Гоголем; метафизический страх древних богов и сил природы, знамение которого – две огромные крысы во сне Городничего – те самые, что «пришли и ушли»…
…и не свойственны ли человеку предрассудки? Всего несколько тысяч лет отделяют наьи каменные топоры от наших же «Лексусов»; и наши встроенные животные инстинкты по-прежнему велят нам заползать и прятаться в нору, когда приближается смерч – или же ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ИНСПЕКТОР.
…все эволюционные адаптации (тут я не премину выступить в своей истинной роли преподавателю биологии; ты же, душа моя, можешь сколько угодно отпускать свои шуточки по моему адресу, вдалбливая невероятные русские падежи – кем? кому? о ком? – в невинные студенческие души под сенью пальм Калифорнии) – все наши эволюционные приспособления велят нам: (а) определить опасность и (б) избежать ее.
…но как увидать опасность, если она скрыта? (Так в спектакле Смехова играют актеры СЛЕПУЮ ПРИРОДУ СУДЬБЫ, с легкостью бумажных персонажей, этих старинных, милых гравюр на желтых страницах кислотной бумаги). По каким внешним признакам определяем мы вид этой опасности? Да и если бы могли мы ее увидать – некуда нам скрыться от ПРАВИТЕЛЬСТВА.
…в начале спектакля вбегает, спеша, Городничий (актер Джон Верман). От чего бежит он? Он объят прекрасным испугом, таким дофрейдовским, дошекспировским, первобытным, животным испугом. Его УЧАСТЬ пришла и настигла его – а такой вид УЧАСТИ, мы верим, приходит только, чтобы раздавить и растоптать. Лишить всего, что есть у тебя в жизни. Прикончить. Убрать. Прекратить. Привел конец. Конец настал всему. Вот что играют актеры Спрингфилда: а нам–то уж это – куда как ЗНАКОМО.
…но храбрый и находчивый Городничий не сдается. Он – ВЫСШЕЕ в городе начальство, хоть и у него есть свое начальство, куда более высшее, перед которым держать ответ. Теперь же он – генерал на поле боя, рукой подать до Наполеона. Он должен мудро и осторожно строить планы. Он должен перехитрить ПРАВИТЕЛЬСТВО. Обмани богов, будешь жив (так в России). Один неверный шаг – и обрушится вся пирамида местной власти – чудесное строение, где Городничий балансирует на шпиле, что твой гимнаст.
…в таком шекспировском, ричардовском темпе летит представление, что играют актеры под управлением Смехова как смерч, как вальсирующий ураган. Они рассыпаются по укрытиям, пытаясь спасти свой мир, который вот-вот распадется на части; уже летят по ветру с крыш и от сараев осколки и солома. Актеры (Клинт Оверстрит, Тейт Рассел, Майкл Сойер и Скотт Кокс) запечатлевают своих бутылочно-зеленых, земноводных героев-чиновников в тот самый момент, как метеорит ударяет в их тихое болото, и весь болотный газ готов взорваться…
…Хлестаков! В самом имени звучит удар хлыста, как свист, возвращающий в реальный мир. Но на деле, как параллельна нашей эта реальность! В крысиных, наполненных страхом глазах Городничего бедный чиновник превращается в полубога, казнь небесную, ангела мщения, которому ничего не стоит превратить их всех в лес из соляных столбов. Но – говорит инстинкт – нельзя ли купить и настолько важное существо?…Оказывается, можно.
…дальнейшее известно. Вдруг проливается на них солнечный свет – и лучше не будет момента в их жизни. Счастливый чиновник, которому открываются горизонты, минуту или две будет катиться вверх по сказочным американским горам.
…ах, как он прекрасен, этот Иван Александрович – прямо ангел. Не удивительно, он ведь и прибыл из этого царства ангелов, Санкт-Петербурга (имеется в виду скорее воображаемый Город Святого Петра, чем холодная, темная северная столица, помещенная Петром Великим на широту Анкориджа, штат Аляска). Как если бы тронули струну из Песни Песен Соломоновой, этот юноша с сияющим лицом и в сияющих одеждах определенно ЦАРСКОГО покроя извлекает одни и те же звуки из груди российских провинциальных чиновников всех стран, времен и исповеданий. Чад Рейнхарт соткан из счастливого солнечного света и радуги, из тех, что настали наконец после быстрой и громокипящей бури. Не удивительно, что он тут же покоряет сердца и дочери Городничего (актриса Эми Леоне), и его жены (Линдси Монро), и все вместе они теряют головы в последующей сценической конфузии, где он, уже как бы автоматически, просит руки этой дочери. О, Господи, наконец–то на этот забытый Тобою город снизошло Твое благословение.
…и все, все персонажи скользят стремительно вослед за Хлестаковым, летя все глубже и дальше по американским горам своей мечты. Ах, не видали ли мы этого и раньше, и теперь, на этом континенте? Не та ли это ВСЕОБЩАЯ АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА, 15 минут славы на КАЖДОГО? Или же наивная метафизическая мечта каждой живущей твари – оставить свой след, не исчезнуть с лица земли бесследно? Так Бобчинский (Тревис Эли) просит Хлестакова: «как поедете в Вашингтон (прости, моя ошибка: у Гоголя сказано «в Петербург»), скажите всем там вельможам разным: сенаторам и адмиралам, что вот, ваше сиятельство, живет в таком–то городе Петр Иванович Бобчинский». Это наконец–то пришел ИХ ШАНС быть замеченными, хоть чем–то стать в этом мире, а не сиамскими парами, с вечно рифмующимся партнером Добчинским (Тим Риардон) рядом. Вот и настал он, главный момент их жизни…
…и Хлестаков уходит со сцены незамеченным – «на одну минуту только…на один день», говорит он и исчезает, вместе со своим старым разумным слугою (Марк Аршамбо). Режиссер намеренно не акцентирует этого ухода. Бесполезны попытки остановить исчезающий сон (однако, если повезет, его можно запомнить и записать; уж Гоголь–то это хорошо знал). Сны уходят без торжественных проводов; они испаряются в тот миг, когда мы еще видим их.
И тогда мы просыпаемся.
И, как в пьесе Гоголя, приходит действительный, финальный ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЙ ИНСПЕКТОР, тот, кто увидит и подытожит все наши прегрешения и предрассудки…так есть ли это пробуждение в Реальном Мире, или же последний шаг в пропасть Смерти? Кто из них более жесток: горячечный бред безумца или ужас пустой жизни? Конец Представления или Конец Игры?..
… вот что привло мне на ум, пока я смотрел на сцену в этом ясном, последнем сентябре навего несчастливого столетия в Спрингфилде, штат Миссури, в Соединенных Штатах Америки. (В то время как другой Иван Александрович или его эквивалент удалялся, возможно, на запад по шестьдесят четвертому шоссе в своей новой «Ауди», исчезая из нашего поля зрения золотою точкой далеко в Озаркских холмах).
Мы увидели прекрасное представление; мы увидели молодых актеров, на удивление искусно воплотивших старую историю; и мы увидели надежду.
Надежду на то, что настоящему Театру можно обучить, и с радостью обучиться, и что поэтому он не исчезнет бесследно.
Это называется ТРАДИЦИЯ; а она свойственна человеку.
С наилучшими пожеланиями, искренне твой -,
Виктор Фет».