Ночной полет прекрасных Маргарит;
И вновь Ивану Ершалаим снится,
И рукопись, как прежде, не горит.
«Скажи мне, любезный Фагот, как по-твоему, ведь московское народонаселение значительно изменилось?». Эти слова, знакомые любому из нас, произносят по-английски молодые актеры на сцене студенческого театра Университета Эмори, что под Атлантой в штате Джорджия. Булгаков здесь – библиотечная классика, с той же полки, что Байрон и Бальзак, а Москва не ближе Лондона и Парижа; так будут играть «Мастера» в колониях на Марсе и Луне. Спектакль поставлен Вениамином Смеховым.
Жизнь каждого из нас, к счастью, прошла в присутствии бессмертного романа. Нам не нужно пересказывать его сюжета и перечислять героев. История бродячего философа в Ершалаиме и «романтического Мастера» в Москве была и осталась вестью «из-под глыб», уцелевшей по стихийной прихоти сталинской тектоники.
Студенты Эмори еще не родились в те времена, когда стечение небывалых обстоятельств вынесло – сперва несгоревшую рукопись на страницы журнала «Москва» (ноябрь 1966 года), а затем и любимовский спектакль на сцену Таганки (1977 год) со Смеховым в роли Воланда. С той поры изменились московское народонаселение, страна и мир; изменилась и «аппаратура»*. Мы, читатели Булгакова и зрители Таганки, центробежными силами конца двадцатого столетия разбросаны по всем меридианам планеты.
Тогда, в 1966-м, наша учительница пения (!) прическа в класс синюю книжечку журнала «Москва» и нам, шестиклассникам, досталось впервые услышать в ее устном исполнении «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина… ». И читала урок за уроком вместо пения – такие могли быть в ту пору чудеса.
Театр же дело особое. Он специально создает те драгоценные моменты стечения времени и пространства, которые хранятся в нашей памяти. Как на бархате занавеса, сверкнут они лицами актеров, вышедших на поклон. Так в давнем спектакле новосибирского ТЮЗа, смутно помню, то ли принц в «Белоснежке» ковал свой меч, то ли бил сердитый олень серебряным копытцем в сказе Бажова, но летели волшебные искры и лучики в темный зал, запечатляясъ навсегда на сетчатке глаза. А став постарше, ловили мы и слова.
Елена Глазова-Корриган заведует кафедрой русских и восточноазиатских культур и языков в Университете Эмори. Она впервые увидала Вениамина Смехова много лет назад на сцене Таганки, среди офицеров в лермонтовском «Герое нашего времени», и читал он там «Печально я гляжу на наше поколенье…». Много лет прошло, пока их дороги пересеклись в южном штате, носящем имя английского короля. Спектакль поставлен теперь студентами Елены Глазовой и при ее восторженном и вдохновенном участии.
Мне же помнится 18 марта 1977 года, когда, задыхаясь от счастья, я сидел в толпе приглашенных на один из предпремьерных «прогонов» спектакля «Мастер и Маргарита» на Таганке. Никаких билетов, конечно, на это представление не было и не предполагалось, но энергия, исходившая в то утро от театра, бросила меня в вестибюль метро с несуразной фразой «не найдется ли у Вас вакансии на приглашение?» (приглашения-то рассылались на два лица). И нашлась эта вакансия у симпатичной дамы, имени которой я так и не спросил.
Четверть века спустя моя дорога, шоссе номер 65, пересекла дымную гряду Аппалачских гор в штатах Кентукки и Теннесси, и сойдя на равнину, привела к сожженному было войсками северян, ныне мегаполису Атланте, кричащему символу американской действительности, с небоскреб-штаб-квартирами CNN и «Кока-Колы». Но слухи о гибели европейской культуры (включая российскую) в США весьма преувеличены. Вот и сейчас в фойе встретил нас симпатичный черный кот, настороженно усевшийся на скошенной поверхности красного молота, пересекшего красный же, хищно зазубренный серп (плакат работы Эрика Первухина).
Необычен сценарий Смехова, впервые увидевший подмостки здесь, в Джорджии – его личная интерпретация булгаковской прозы. С самого начала, от Ивана Бездомного (актер Уилл Эванс) отделяется второе его «я» – Иван-Автор (Иан Фалкон). Это – Хор, Рассказчик, неотъемлемый персонаж театральных постановок. (Такого же Рассказчика ввел Булгаков в свою инсценировку «Мертвых душ» под именем «Первый в спектакле»). С маленьким томиком Булгакова в руке, восторженный и романтический Иван-Автор увлекает зрителя за собой в фантастические закоулки романа. «За мной, мой читатель, и только за мной!..».
Сценография проста: скамейка слева, квартира справа. Скамейка, начав на Патриарших, становится и койкой Ивана в сумасшедшем доме, и той кроватью, где находит он успокоение от своих лунных приступов. На ней же происходит первая встреча (под Кремлевской стеной!) Маргариты (Рейчел Гарнер) и Азазелло (Мария Зурабова). Квартира, конечно же, та самая, номер пятьдесят в «чертовом доме 302-бис» по Садовой улице в Москве. Ее обозначают кресло и камин, куда выбрасывают Лиходеева и откуда Бегемот достает рукопись романа. Та же квартира становится подвалом «в переулке близ Арбата», где ненадолго задержатся под конец своей земной жизни Мастер (Ник Хокaнсон) и Маргарита. И в дальнем правом углу сцены, не приближаясь к зрителю – ступенчатый трон, где восседает Пилат (Дэниел Байер), и где проходят ершалаимские сцены.
Интересно сочетание нескольких «media»: в спектакль введены кинокадры, проецируемых на огромный экран-простыню; за той же простыней мелькает театр теней (сцена со взятками Никанора). А ключевая сцена вальса на балу у Сатаны, начинаясь с теней актеров за экраном, переходит на экран кинокадрами бала (кадры взяты из фильма Протазанова «Процесс о трех миллионах»; оттуда же заимствованы и кадры с червонцами, летящими в толпу в театре).
Не только Иван, но другие герои в интерпретации Смехова раздваиваются. Театральность раздвоения подсказана самой манихейской зеркальностью романа, а иронически намекая, видимо, на диагноз «шизофрения, как и было сказано». Мастер и Иешуа, несомненно, двойники «согласно диагнозу». Воланд (Эндрью Кирнс), для подтверждения сказанного, является и и «теневым» гэбэшником Афранием; Коровьев-Фагот (Мэттью Риотто) – профессором Стравинским в клинике. Иван, ученик Мастера, отражается в зеркале его романа как Левий Матвей. Мелькают, двоятся и узнаются в новых отражениях жена Ивана и Фрида на балу у сатаны (Лора Инграм), Берлиоз и Бенгальский (Ростислав Габинский), Лиходеев и Иуда (Виктор Воронов), Римский и Марк Крысобой (Галлагер Флинн), Варенуха и Арчибальд Арчибальдович (Грэм Хопли). Вокруг этой раздвоенной публики, окаймляя ее, ведут свою линию, скоморошествуют и пляшет свита Воланда – Азазелло, Коровьев, Бегемот (Джейк Зенн), Гелла (Лидия Яицкая).
Двоится и знаменитое название: Инь и Янь, Анимус и Анима, Мастер и Маргарита. (Сколько еще в русской классике таких торжествующих названий? Ну разве что «Руслан и Людмила»…остальные истории все именуются одиноким именем собственным: Бедная Лиза, Евгений Онегин, Княжна Мери, Анна Каренина, Доктор Живаго…). Двоится и сам текст. Он раздвоен на роман Булгакова и пьесу-сценарий Смехова, на русский оригинал этой пьесы и ее английский перевод (переводчики Александр и Кэтрин Воронцовы-Дашковы), на происходящее на сцене и воспоминания о любимовском спектакле, на день нынешний и день минувший, на время и пространство, на Россию и Америку.
Уже 11 лет Вениамин Смехов и его жена Галина Аксенова, кино- и театровед, ведут жизнь в дороге, каждый семестр меняя студенческие городки Америки, перемежая их городами Европы, куда приведет судьба мастеров, судьба режиссеров и преподавателей. Когда Смехов дает концерты для русскоязычного зрителя в Америке, от Калифорнии до Вашингтона они собирают многосотенные толпы. «Мы не в изгнании, мы в послании», сказала Зинаида Гиппиус о первой эмиграции. Не применить ли ее слова в нынешнем, 21-м веке, ко всей оставшейся нам, унаследованной нами, культуре? Ведь воспитанию посланников ее посвятили теперь свою жизнь Вениамин Смехов, Галина Аксенова, и многие другие – подобно греческим учителям, носителям культуры прежних времен и стран в имперском Риме…
«Как причудливо тасуется колода»!
__________________
*Подробый отчет студентов о спектакле находится на Интернете по адресу http://www.emory.edu/REALC/MM.
Литературный европеец(Франкфурт), 2003, 68 (октябрь),