Г. Г. Гаузе
Из-за морей, с других широт,
Где люди ездят на собаках,
Придут безликие слова,
Написанные на бумажке
На языке пчелиных сот
В нелепых клинописных знаках.
Мне принесёт ее в фуражке
Безумный чин, oткрывши рот.
В другом регистре, на ходу,
Я живо всё переведу.
Смятенье! родился вулкан;
Разверзлись хляби; смерть Помпеи.
Я поднимаю свой стакан
За перевода эпопеи,
Где войн и тайн случаен лик.
И таен телеграмм язык,
Что тает айсбергом в стране,
Где говорят по-канцелярски,
Где жарят шашлыки по-карски,
Где продают страну по-царски,
И водку пьют наедине;
Где я лежал себе на травке
И поначалу верил Кафке;
Где крепок кнут временщика
И гнусна песня ямщика.
Так тают льдины языка,
А тектонические плиты,
Вниманием обойдены
И населением забыты,
Tрещат под бременем страны.
Не в языке, пожалуй, дело,
А в том, что век сломал сустав,
Набор рассыпан, и состав
Застыл на запасных путях,
И Атлантида охладела.
А мы всё пьём на радостях.
Да и взглянуть бы на луну –
Что толку? Воет пёс голодный.
К нему космополит безродный
Приравнен был, что в старину,
Безумный Лир, артист народный,
Играл для тех, чья быль мутна.
И право, странная страна.
Вернёмся к нашим буквам, ибо
Их отличаем невпопад,
Kaк Ниагарский водопад
От кандагарского талиба
(Как бы явления в природе).
Нам Киплинг в смелом переводе
Внушал не раз или не два
Колониальные слова,
Но нету твёрдости в народе,
И бремя белых не для нас,
Как комильфо или ватерпас.
Но жизнь по-прежнему сурова.
И, кажется, наверняка
И навсегда (какое слово!)
Все языки и буквы света
Попались в сети Интернета,
Kaк щука в невод рыбака.
Хватают жабры кислород,
Да он не тот. Уж боль пропала,
И пузырьками из бокала
Исчез навеки перевод.
В компьютер вставлен код единый,
С картинками для разных стран,
И род людской с наивной миной
Всё тычет пальцами в экран.
Пустырь. На всём – печаль разлуки.
Лишь иногда шальные звуки
Припомнит новый человек,
Вскричит: какие люди были!
Да упадёт на дно бутыли,
Как древний римлянин иль грек.
(24 мая 1998, Хантингтон)