Вещей природа не ясна.
Когда для Римов или Греций
Её придумывал Лукреций –
Другие были времена.
В те годы жертвой или лестью
Могли мы уломать богов
И наслаждаться доброй вестью
У ионийских берегов.
Теперь же, как швейцарский сыр,
Пустотами заполнен мир.
От дюн пустынь слепых и белых
И до пределов черных дыр
На вещи наползает тьма
Сквозь дождь на окнах запотелых.
На даче нашего ума
Настала новая зима.
Нужна ли нам вещей природа?
С ботинок мы счищаем грязь.
Что в памяти хранится? Связь
Меж электронов углерода?
Два–три курортных языка
Да полтора ненужных гранта?
Но как нам быть с идеей кванта?
Вещей природа нелегка.
Ясна поверхность, но она
Исчерчена, неинтересна.
Пусть скорость света нам известна –
Да скорость тьмы не учтена.
Весь в дырах, как мишень из тира,
В модели мир довольно прост.
Но что под шкурою у мира?
Там нету ни полей, ни звезд.
Там неоконченные стены
Пейзажей, фресок, кирпичей,
Венера, вставшая из пены
И нервный взгляд ее очей.
Там звуки флейты и гобоя,
Там на обрыве, у прибоя
Толкуют Пушкин и Шекспир –
Что, если так устроен мир?
А может быть, и по–другому.
Во все былые времена
Любовь к разрозненному тому
Была известна и нужна;
Нетерпелива и беспечна
Работа резвого пера.
Вещей природа – как вчера,
Так и назавтра – будет вечна.
Нам языки даны судьбою,
Как галька пенному прибою,
И наши дни, и наши сны
В ткань мира будут вплетены.
Есть время. В глубине столетий,
У новых рек, с двух раз на третий,
Находим нужные слова.
Вещей природа такова.
(22 мая 2001, Хоторнден, Шотландия)