Нарушив вечности слепую глубину,
я информировать хочу тебя, Шувалов,
что, двести лет спустя, мы всё ещё в плену
у низменных страстей и косных минералов.
Мы многое нашли за двести с лишним лет;
прогресс неоспорим – и всё же ряд вопросов,
над коими ещё трудился Ломоносов,
пока не решены; и если наш ответ
мы истиною мним, то только потому,
что научились заключать в слова
и солнечный огонь, и карстовую тьму,
и чужеродный мир незримых излучений –
быть может, это слов природа такова,
что нас пленяет вид удобных заключений,
и тяготеет речь к простым формулировкам,
и застывает мысль в кристаллах точных фраз,
как будто стеклодув в своем движеньи ловком
в огне формует плоть полупрозрачных ваз.
Ну вот мы и пришли назад к своим алмазам,
где кремний – элемент, преображённый в разум –
нас провоцирует на новые дела,
расторгнув связь веков, разъяв судьбу стекла.
Тут поневоле согласишься с Виттгенштейном,
что не бывает слов на уровне идейном,
и мы всего лишь зрим застывшую судьбу,
как Беллингсгаузен в подзорную трубу –
брега Антарктики, покрытые всегда
многокилометровым слоем льда.
Но мысль обманчива, что кажется нам хрупкой:
хрусталь, в чьих друзах не пересыхает свет,
есть прах песков времен, тектоник мясорубкой
застигнутый в горах на миллионы лет.
Я верю: должен быть единый знаменатель
для слов и языков, молекул и полей,
недаром нужное количество нулей
включает степени надменный показатель
мистического Авогадрова числа;
и, может, просто Планкова константа
первоначальной искрой разожгла
императив Иммануила Канта
и огоньки соседнего села?
Меня, Шувалов, не прельщает слава,
застывшая в мозаике стекла,
зато меня интересует лава,
известная по сицилийским дням,
дающая рождение камням,
несущим свойства солнечного сплава.
И мы с тобою – родом из земель
редчайших и кислот потёков скальных –
из-за решёток вырвавшись кристальных,
способные себе представить цель
и смысл Вселенной, пусть и ложными словами –
мы, в жажде бытия нащупывая путь,
сумеем ли ведро в колодец окунуть –
тот, что в душе и что над головами?
8 января 2009,
Хантингтон