Victor Fet – Avgust & Gustav

В природе есть предел, и это не секрет.
Но если допустить, что некий общий свет
из тех краёв, где стынет беспредельность,
сочится в этот мир, за миллионы лет
проникнув в суть вещей и им давая цельность –
тогда действительности рокот непрерывный
мы можем прочитать, как строки книги дивной,
как беглой истины почти истлевший след,
как белых облаков на белом небе ряд;
мы можем записать, понять, перевести
произошедшее на огненном пути,
в той путаной сети иных координат,
не полагающей пределов и границ,
где бездны и миры вскипают и горят,
где наш бессмертием ошеломлённый взгляд
хранит наследие сияющих страниц.
8-9 января 2012
Хантингтон

(1973)
Блоха? Ха-ха-ха-ха….
Неважно когда, неважно где – главное, что в одном государстве жил-был премьер-министр. В отличие от своего предшественника, желчного старика, собирателя почтовых марок и упрямого консерватора, наш премьер-министр был кругленький полнокровный мужчина средних лет с небольшой лысинкой и огромной жаждой деятельности. Он разводил чайные розы, изобрел машинку для стрижки купонов и придумал средство от излишней задумчивости. В свободное время наш премьер-министр занимался государственными делами. Был он в меру либералом, поэтому двор его всегда был полон послов с Запада и товаров с Востока.
Жил он припеваючи, пока не случилась в его жизни беда.
Совсем незаметный чиновник Министерства Затруднений, по имени Альберто Вежлинь, просматривая старинные бумаги, нашел в летописи XVI века ссылку на еще более древнюю летопись, которая гласила, что во время оно премьер-министры переизбирались через каждые четыре года.
И премьер-министра решили переизбрать.
Вовсе не потому, что он кому-то не нравился, – как может не нравиться такой симпатичный человек? – а исключительно из соображений исторической справедливости. Ибо четвертый год уже шел к концу.
От либеральной партии выдвинули кандидатуру министра просвещения Штамма. От консерваторов выступил бывший премьер-министр, желчный старикан по имени Зубски.
Альберто Вежлинь взялся провести предвыборную кампанию.
Выборы назначили на январь будущего года.
А уже был октябрь.
Наш бедный премьер-министр сидел у себя в спальне и грустно смотрел на огонь, пылавший в камине. За окном носились бурые листья, в постели было холодно, и на душе у премьер-министра стало нехорошо. Он выпил две столовые ложки лекарства от задумчивости, которое придумал сам, и большой стакан рому. Но грусть не покидала премьер-министра.
И в это время с потолка упал золотой клоп.
Премьер-министр печально посмотрел на него. “Я мог бы раздавить клопа, – подумал он. – Но лучше ли мне станет от этого? Пусть живет.”
Доброта его сердца тронула клопа. “Послушай! – с укором произнес тот. – К чему грустить – ведь этим дела не поправишь! Давай лучше я исполню три твоих сокровенных желания.”
“А что ты потребуешь взамен?” – с грустью спросил премьер-министр. “Ничего, – быстро ответил клоп, – кроме того, что ты будешь кормить меня, поить и содержать при своей особе.” “Однако представители твоего рода кормятся обычно человечской кровью, – заметил премьер-министр, – не потребуешь ли и ты моей крови?” “О нет, – уязвленно воскликнул клоп, – разве ты не видишь моей золотой шкурки? Хотя я и рожден в таком неприглядном обличьи, но судьба дала мне разум человека, и не простого; поэтому пью я не кровь, а бургундское и мозельвейн, особенно же люблю шотландский виски. Стол же мой должен быть столь же блестящим и изысканным, как мой внешний вид.”
Задетый этой хвастливой тирадой, премьер-министр возобновил разговор о трех желаниях, из которго стало ясно, что клоп говорил совершенно серьезно. “Зачем же тебе мой стол и двор, раз ты такой могущественный волшебник?” – резонно спросил мой герой. “Видишь ли, – клоп поковырял в зубах хрустальной зубочисткой, которая возникла в его длинных тонких пальцах, – видишь ли, я, в сущности, живу за счет людей. Но не в моей власти волшебством заставить людей прислуживать мне и повиноваться. Потому я и добиваюсь этой цели добром, с помощью разумного обмена и не прибегая к волшебной силе, что, впрочем, все равно не дало бы никаких результатов”. “Позволь, – вскричал премьер-министр, – на что же ты тогда годишься? а если я прикажу тебе уничтожить моих врагов, ты, стало быть, будешь бессилен?!”
“О нет, – живо отозвался золотой клоп, – ведь это будет не мое, а твое желание; желания людей я могу выполнять любые, только бы они были сокровенны. Но кто же из вас пожелает добра мне, своему благодетелю? так я и ограничиваюсь столом и двором твоим, не испрашивая ничего боле. О люди! коварное племя; ну что кому из вас стоило бы потратить одно из трех желаний и от души пожелать бедному клопу богатства или захудалой царской короны, так нет! вы говорите: иди, клоп, иди, ты сделал свое дело, и гоните меня от себя, a я ничего не могу вам сделать, ибо нет у меня такой силы.”
Задумавшись, сидел премьер-министр, а в кресле напротив сидел золотой клоп, и в глазах его блестели слезы. “Хорошо, – молвил премьер, – a если вот сейчас, на этом месте, я пожелаю чего-то трижды, и ты все исполнишь – какой прок мне после этого тебя кормить и содержать?” “Э, нет, – лукаво воскликнул клоп,- какой же, прости меня, дурак тратит все три желания сразу? это не три ореха и не три сигареты, – это куда серьезнее. Хочешь прославить свое государство первым полетом на Марс? Вот тебе ракета, скафандр – лети! Гарантирую приятный и безопасный полет.”
“Да, это заманчиво, – сказал премьер-министр, – но почему же никто до сих пор не воспользовался твоими услугами и не побывал на Марсе?” “Ах, – клоп вздохнул, – жизнь коротка, и людей куда больше волнуют земные дела… А хочешь, я дам тебе средство от рака? Помнишь, как умер от рака твой дядя? а ты был бы спасен в случае чего; и ждали бы тебя Нобелевская премия, почет и слава.”
“Да, и это заманчиво, – oтветил премьер-министр, – но скажи, почему ученые бьются над этой проблемой и никто из них не обращался к тебе?” “Я сам обращался ко многим, – признался клоп, – но они всегда желали денег или удачной карьеры, а о людях даже и не вспоминали. А ведь можно сделать и так, чтобы все были здоровы и радостны, чтобы исчезли войны и нищета, границы и законы, и чтобы жизнь каждого была хороша, – только пожелай! я сделаю.”
“Боже, – воскликнул изумленный премьер-министр, – почему же этого никто не пожелал?!”
“Eсли все будут богаты и радостны, исчезнет и зависть, – с горечью отвечал золотой клоп, – a человек всегда хочет жить лучше других, потому он и желает счастья не для всех, а только для одного себя”.
“А если бы ты сам пожелал, – робко начал премьер-министр, – ведь тебе это под силу….” “Ха-ха-ха, – рассмеялся клоп, – но ведь я-то живу только тщеславием людским! Кто бы стал кормить какого-то клопа, будь все богаты и счастливы? Кому был бы нужен я, несчастный паразит?”
Они долго сидели друг против друга и молчали.
“Хорошо, – сказал премьер-министр, – оставайся у меня. я подумаю и завтра выскажу свое первое желание.”
На следующий день по телевизору выступал Альберто Вежлинь. Итоги первой недели предвыборной кампании принесли полную победу старику Зубски, потому что он больше всего кричал и ругал премьер-министра. Либерал Штамм получил всего 28 % голосов. Люди его недолюбливали – он писал школьные учебники, по которым они учились еще в детстве. Наш премьер получил 5 %. Это было заслугой Альберто Вежлиня, который каждый вечер добросовестно объяснял по телевизору преимущества смены правительства через каждые четыре года.
Затем последовал мультипликационный комикс, aгитировавший за партию консерваторов. Наш добрый премьер-министр изображался там кровожданым индейцем, а старикан Зубски – благородным ковбоем. После недолгих приключений индеец был повешен, четвертован и брошен в пасть четырем крокодилам.
При виде этого премьер-министр содрогнулся, выключил телевизор, выпил два стакана рому и, успокоившись, поднялся наверх, где обитал золотой клоп.
Только что приняв ванну, клоп медленно потягивал шампанское со льда, когда премьер-министр ввалился в его спальню.
“Клоп, – вымолвил бедный правитель, – избавь меня от врагов моих!” “Это первое желание”, – уточнил клоп. Его прекрасные глаза мечтательно поднялись к потолку, и он произнес пару слов по-латыни. “Аминь,” – прошептал премьер-министр, на цыпочках выйдя из спальни. Он снова включил телевизор и стал слушать последние известия. Сообщалось, что:
– старик Зубски скоропостижно скончался от инфаркта,
– Альберто Вежлинь заключен в тюрьму за шпионаж,
– министр Штамм ушел в отставку по личным обстоятельствам,
– во вчерашние подсчеты вкралась ошибка, и на самом деле 97 % избирателей голосовали за нашего премьер-министра.
“А впереди еще два желания!” – с энтузиазмом подумал премьер, выйдя на балкон.
Тут он вспомнил о старикане Зубски, побледнел и перекрестился.
“Ну, ты ведь сам этого хотел”, – сообщил с верхнего балкона голос клопа. Тот стоял, опираясь на перила, курил дорогую сигару и холодным взором обозревал небольшое государство и его окрестности.
Прошло полгода.
И – новая беда.
При дворе премьер-министра всегда было много послов с Запада. И вот главному из них, мистеру Кэкниверти, не по душе пришлись товары с Востока, которых тоже было много при дворе. Сказано – сделано. Премьер-министру предъявили ноту, ультиматум и проект мирного договора, где, в частности, предусматривалась монополия Запада на всякую торговлю.
Пришлось премьер-министру, скрепя сердце, пожертвовать восточными сладостями в пользу западной жевательной резинки. а посол мистер Кэкниверти на этом не успокоился и начал выгадывать, как бы это ему еще и национальной безопасностью заняться.
И вот уже пошлину таможенную не взимают, уже по берегам постреливают, а по площадям покрикивают. A потом – дело ясное: в драке западного матроса пристукнули; потом, правда, оказалось, что свои же, да и не до смерти, ну да это неважно: назавтра же для охраны своих граждан в государство вошли два легиона западной пехоты. И на дворцовой площади расположились.
Смотрел-смотрел премьер-министр на все это. Toго и гляди стрелять начнут. Боязно, а желание тратить неохота.
Но как только первый выстрел раздался (кто-то площадь не там перешел), уже врывался премьер-министр к золотому клопу. “Избавь меня, клоп, от друзей моих!” – попросил премьер.
Отхлебнул разжиревший клоп виски шотландского, пробурчал “второе” и еще пару слов по-английски.
Премьер-министр вышел на балкон – а площадь чистая, небо ясное, солнышко чуть взошло, голуби по площади ходят, и бежит по площади мистер Кэкниверти, извиняться и визу на выезд просить. Ну, за этим дело не стало.
“Что же еще мне может грозить, раз от всего я избавлен?” – радостно думал премьер-министр. Зажил он еще роскошнее, чем прежде, купоны стриг своей машинкой так, что жужжание по всему дворцу круглые сутки слышалось, и горя себе не знал. Разводил в садике чайные розы и целыми неделями хлестал лекарство от задумчивости.
Однако в государстве лекарство это не расходилось, и люди стали понемногу задумываться, почему это во дворце жужжание, а в простой лачуге зачастую и звона не слышно. Не были это ни враги-консерваторы, ни друзья-либералы, ни богатые купцы, ни бедные родственники, а были это простые люди.
И жил в это время поэт Шандор. Он пел о любви (ведь всякий истинный поэт, о чем бы, казалось, он ни пел, всегда поет только о любви). а любовь в этом государстве была уделом простых людей – может быть, потому, что они были бедны и им никогда не приходилось покупать любовь.
И раз, услышав жужжание машинки для стрижки купонов и, может быть, даже заметив золотого клопа, курившего на дворцовом балконе сигару за сигарой, Шандор написал свою “Балладу о звуке”.
Был апрель, и звуки в чистом воздухе рождались сами собой.
Баллада была полна любви и гнева. Ее с трудом дочитывали до конца – глаза загорались так, что вспыхивала бумага с переписанными от руки строчками.
А вечером разразилась первая весенняя гроза. Она дошла до площади и встала перед дворцом премьер-министра, глухо гремя и поблескивая медными застежками молний.
По темной лестнице премьер-министр в страхе взбежал в верхние покои, где на роскошной софе золотой клоп попивал коньяк. “Что мне делать?!” – вскричал бедный властитель. Глаза паразита блеснули. “Делать надо было раньше”, – ответил он. “Но ведь не поздно еще устроить всеобщее счастье, царство Божие на земле, – пролепетал премьер,- ведь у меня в запасе еще одно желание!” “Это твое сокровенное желание?” – спросил клоп. Премьер-министр молчал.
“Видишь, – сказал клоп, – твоя душа неспособна пожелать такого. а заставить тебя пожелать не в моих силах. Значит, это невыполнимо.” “Тогда уничтожь это”, – премьер дрожащей рукой показал за окно. “Что? – спросил клоп, подходя к балкону. – Назови конкретно. Можно истребить вождей, армию, толпу. Но людскую любовь и гнев людской нельзя уничтожить. Это значило бы вообще уничтожить людей.” “Так уничтожь их!” – в беспамятстве воскликнул премьер-министр. Клоп задумался. “Я бы мог это сделать, – сказал он, – но ведь и ты человек. Кто же тогда меня будет кормить и содержать?”
Премьер-министр опустился на стул. “Я ведь никому не хотел зла, в чем же я виноват?” – прошептал он. “Сейчас они войдут, и я исчезну; но я не хочу исчезать бесследно!” “Будем считать это последним желанием?” – спросил клоп, не оборачиваясь. “Отлично”. Он сделал жест рукой.
В этот момент балконная дверь отворилась, и в комнату шагнул некий Белк, в прошлом аптекарь, ныне мелкий жулик и спекулянт. Воспользовавшись грозой, он хотел кое-чем поживиться во дворце.
И это ему удалось.
Я не знаю подробностей, но на следующее утро президент Белк вышел на дворцовый балкон, довольно обозревая свое небольшое государство, где не было больше ни бедных, ни богатых, а были одни только послушные люди, которые никогда ни над чем не задумывались. Поэтов среди них не было.
А у президента в запасе было еще два желания.
Кстати, в дворцовой галерее в тот день появилась новая статуя, в натуральную величину изображающая бывшего премьер-министра. С величавым выражением на лице статуя замыкает длинный ряд королей и президентов; все они очень живо изваяны в полный рост.
В галерее еще много свободного места.
(28 июля 1973,
Карасук, Новосибирская область).
Примечания
1. Сказка была “опубликована” в стенной газете “Кентавр” факультета eстественных наук Новосибирского Гос. Университета (где обучался тогда 18-летний автор) осенью 1973 г. “Публикация” вызвала критику партийных органов, и газета была снята.
2. Сказка, несомненно, отражает в известной степени наивные политические взгляды автора начала 70-х годов. Тем не менее, текст приводится без каких-либо изменений.
3. Корни стиля и сюжета сказки, несомненно, лежат в творчестве любимых автором с детства Евгения Шварца, Гауфа и Гофмана, а также Фридриха Дюрренматта. Друзья автора в 70-е гг. указывали также на непосредственный гибрид-парафраз в ней двух центральных образов из популярных тогда романов братьев Стругацких – Клопа Говоруна (“Сказка о тройке”) и Золотого Шара (“Пикник на обочине”).